ПЕТЕРБУРГСКАЯ БИБЛИОТЕКА


Библиотека

 

    



ПЕТЕРБУРГСКИЙ  ПОРТРЕТ  А.В. ЩУСЕВА

          В один из петербургских вечеров на исходе июня 1891 года на знаменитой во всей России набережной стоял молодой человек. Солнечные лучи густо покрывали обширное пространство между златым полуяйцом Исаакия и по-египетски ограненным шильцем Румянцевского обелиска.           Молодой человек только что вышел из затхловато-влажной прохлады Академии художеств - и тут же остановился, теплая ладонь солнца легла ему на затылок.
          Бывают минуты оцепенения, когда, в сколь бы жарком лете человек ни пребывал, в душе его вдруг обнаруживается вечная зима, хранящая первозданность минувших столетий и свежесть воспоминаний, вынесенных душой из лет, что канули в вечность.
          Что открывают эти минуты душе художника и какие столетия проживает за них его сердце? Сие есть тайна великая, она определяет судьбу художника и участь его художества...
          Алексей переждал, когда проголодавшиеся его товарищи разойдутся по смрадно-романтическим дворикам Васильевского. В одном из двориков предстояло ему трудиться над рисунком далеко за полночь, благо северное небо позволяло. Он поступал в Академию, южанин, нуждался он в ласке солнца, хотя бы и петербургского солнца, прославленного неласковостью.
Вот и сейчас в по-вечернему смуглых лучах восстанавливал он силы и уверенность в себе...
          Впрочем, знал этот человек, всегда знал, что своего добьется и выполнит, что на роду написано. Знанием этим, вернее сказать, подсознательной убежденностью не исключались ни душевный трепет, ни готовность трудиться. Просто Алексей Щусев обладал едва ли не врожденным ощущением своего права . Этим воистину царским качеством обладают немногие, о том поговорим мы в дальнейшем... Непривычен был юному солнцепоклоннику дымно-тускловатый свет над Невой и здешний колорит, как бы пылью припорошивший все что ни есть в Петербурге. И в минуты истаивающего летнего дня, которыми мы торопливо пользуемся, чтобы сделать самые общие штрихи к портрету художника в юности, перед ним возвышалась та, на ком петербургская пыль одновременно есть патина веков, пудра мирового соблазна и паутина всечеловеческой трагедии, - Сфинкс . Петербург был Фивами для Алексея Щусева.
          Этот город открыл в нем данные, которыми испокон веков природа наделяет великих мастеров, - свежесть чувства, темперамент завоевателя, неутомимую способность искать.

I

          Не дрожащей рукой Алексей Викторович поместил себя в мифологию и - чувствовал себя в ней как дома. О своем происхождении вот так он писал:    " У меня сохранилась бумага...  где сказано, что предок мой, Константин Щусев, служил в войске Запорожском есаулом, из чего я заключаю, что происхожу от украинских казаков, т.е. предки мои как бы сродни легендарному борцу за свободу Тарасу Бульбе"...
          Замечательно! Восприятие Щусевым предка своего как бы в сродстве с вымышленным Бульбой есть по сути утверждение старины как эпоса. Не напрасно Белинский называл гоголевскую повесть "гомерической эпопеей", тем самым "Бульбу" уподобляя "Илиаде".
          Что влечет за собой установление родства между нашим современником и легендарным героем? Во-первых, превращение Бульбы в фигуру историческую. Во-вторых, помещение современника в мифологическую канву. Лишь это произойдет, он волен далее вышивать по ней совершенно раскрепощённо. Заметим, что право на мифотворчество и способность к мифотворчеству всегда есть удел тех, в ком оно подкреплено внутренним самоощущением.
          Показательна щусевская манера излагать - вполне эпическая, он почти никогда не снисходит до разъяснений. Эта черта равно свойственна его архитектурному и литературному стилям. Так Петроний, приятель императора Нерона, упоминая о кушанье из соловьиных язычков, не снисходит до разъяснений, которые помогли бы читателю воспроизвести хотя бы отчасти вкусовые ощущения римских патрициев. Какое различие, допустим, с Куприным, тщательно живописующим все оттенки в запахе рыбы, поедаемой голью в припортовом кабачке. Щусев как раз и любил древнеримских авторов, в частности, как он говорил, за подробные описания архитектуры...
          Продолжение прерванной цитаты содержит еще кое-что любопытное: "...предки мои как бы сродни легендарному борцу за свободу Тарасу Бульбе, и фамилия моя имеет украинский корень "Щусь" - украинское название болотной птицы".
          Если подумать, в связи с чем делается вдруг это уточнение, насчет птицы?.. Украинский щусь - это русский кулик . Не ограничься прадед зодчего, когда от Екатерины Великой получал за ратную доблесть грамоту на владение землей, простейшим способом русифицировать свое казацкое прозвище Щусь , приставив к нему окончание "ев", а перевел бы вдобавок обретенную им фамилию на русский, быть Алексею Викторовичу - Куликовым .
          Кто знаком с творчеством Щусева, уже догадался, к чему я клоню: русская калька с фамилии зодчего изумительным образом совпадает с топонимом одного из ключевых его произведений - храма-памятника на Куликовом поле .
          Таких наложений и перекличек в судьбе и творчестве Щусева много. Да много подобного обнаружится и у других, если присмотреться. Но в случае Щусева эти вещи состоялись с эпической убедительностью.
Душа вела его словно бы вешками, расставленными "малороссийским Гомером". На высоком берегу Днестра кончил жизнь буйный Тарас. И в верховьях Днестра, в парке г-на Апостолопуло, начал творчество зодчий Щусев. Еще до поступления в Академию он возвел здесь несколько сооружений и впервые прочувствовал вкус строительства.           На последней странице эпоса о Бульбе сказано: "Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу! Немалая река Днестр, и много на ней заводьев, речных густых камышей, отмелей и глубокодонных мест, блестит речное зеркало, оглашенное звонким ячаньем лебедей, и гордый гоголь быстро несется по нем, и много куликов ..."
          Из отдаленной провинции летит Щусев в столицу следом за Гоголем . И чтобы состояться на избранном поприще, ему, как до него Гоголю, было необходимо признание Петербурга. Щусев учился на Васильевском острове, с которым в судьбе писателя многое было связано. В Академии Гоголь рисовал и сошелся с художниками, в Патриотическом институте учил девочек. И что там Патриотический - Гоголь читал курс истории в Петербургском университете, выдумывал, разумеется, надо знать Гоголя!
          Предшественник творил здесь свой миф, был героем этого мифа, и что самое замечательное, в качестве героя принят был современниками.           Гоголь не сморгнул перед девичьим ликом каменной Матери - львицы ,  недаром любовь к его петербургским творениям пробудилась у Щусева еще
в детстве...

II

          Сами обстоятельства рождения и детства Алексея Викторовича Щусева благоприятствовали становлению и развитию в нем таланта.
          Вообще говоря, от тысяч условий зависит появление среди нас значительной личности. Всех условий не перечислишь - хотя бы потому, что большинство из них мы не научились распознавать. Тем не менее, детство Щусева было по-своему незаурядным, поэтому вряд ли возможно не указать хотя бы на некоторые из его штрихов.
          Отец архитектора, Виктор Петрович, в чинах был сравнительно небольших. Но в родном Кишиневе он обращал на себя внимание импозантной внешностью и рвением во всякой деятельности, за какую доводилось ему браться. Наиболее прославился участием в строительстве школы, больницы, прочих богоугодных заведений, проходивших как раз по его ведомству.
          Мать, в девичестве Мария Корнеевна Зозулина, в день своей свадьбы была моложе Виктора Петровича более, чем в два раза. Происходила она из круга местной интеллигенции, что впоследствии скажется на воспитании ее четырех сыновей.
          С уверенностью можно сказать, что родителей Алексея Щусева связывали очень сильные душевные узы. Большая разница в возрастах помехой не была. Существенно для наших размышлений то, что к любви родителей будущего зодчего как нельзя более оказалось приложимо библейское определение - Сильна, как смерть, любовь...
          26 сентября 1873 г. в семействе Щусевых появился третий сынок. Им был Алеша, внешне - копия матери. По сохранившимся свидетельствам, он стал любимцем Марии Корнеевны. Здесь видится мне один из основополагающих моментов будущих успехов Щусева. Психологическая наука давно ведь нам доказала, что тот, кому посчастливилось быть у матери любимцем, навсегда сохранит в душе ощущение победы, которое так способствует достижению всевозможных успехов. В играх со сверстниками Алеша всегда верховодил, в чем тоже проглядывают будущие взрослые качества Щусева. Но наибольший восторг вызывал у домашних рано проклюнувшийся в мальчике талант художника.
          В детстве все рисуют. Да только Алеша рисовал по особенному. Он рисовал, подсознательно стремясь к освоению мира. Предметами мира он овладевал, перенося их в свой детский альбомчик. Эти художественные экзерсисы станут основой того, что впоследствии Щусев сам освоится в мире, внося в него предметы, владеть которыми мир охотно согласится.
Летом 1881 г. мама привела Алешу на вступительный экзамен в гимназию.           Там уже знали о художественных склонностях мальчика. На вопрос, в чем он еще силен, Алеша вызвался прочесть отрывок из "Тараса Бульбы" и рассказать о солнечном затмении, - особые отношения с Солнцем сохранял он всю жизнь.
          В гимназии учились старшие братья, среди педагогов были родственники. Алеша рос среди своих, это укрепляло в его характере черты самоуверенности, оптимизма, заложило повадку хозяина жизни.
          Внутренняя чувствительность бойкого и весьма озорного отрока обнаруживалась исключительно при соприкосновении его души с прекрасным. Так, попав впервые в картинную галерею проживавшего в Кишиневе отставника-генерала, Алеша от избытка чувств разрыдался.           Старик рыдал вместе с ним, - русские генералы, выслужив пенсию, делаются сентиментальны. Но слезы - это всегда облегчение, а слезы, пробужденные искусством, - счастье.
Едва наступившая юность обрушила на Алексея удар, легший на душу бременем, не облегчаемым никакими слезами...
          Смерть отца не была нежданной, Виктор Петрович часто хворал и был к тому времени дряхл. Но на следующий день после его смерти слегла Мария Корнеевна. Мама успела сказать, чтобы хоронили её вместе с мужем, велела не плакать. Отца пережила на сутки. Алексею шел 14-й год.
          Родительский домик продали, мальчиков распределили по родственникам. На стенах комнаты, отведенной ему в доме дяди, Алексей повесил мамины гравюры с видами Петербурга, гранитной пристани, сторожимой девами-львицами ... И еще свой рисунок с изображением лежащих в гробах матери и отца. Он так его подписал:
           Два чувства дивно близки нам,
           В них обретает сердце пищу:
           Любовь к родному пепелищу,
           Любовь к отеческим гробам.
           Животворящая святыня!
           Земля была б без них мертва...           Высказалась в пушкинской строфе душевная мука Щусева-юноши. И как всегда бывает, высказавшись, душа, если и не утешилась, то обнаружила способ для утешения в будущем. Пушкинская формула вместила идеи, определившие суть творчества Щусева-зодчего.
          Доучиваясь в гимназии, Алексей зарабатывал уроками и вхож был в лучшие дома Кишинева. Облик мальчика-артиста остался в прошлом. Теперь его внешность - воплощенная упорядоченность, без малейшего налета артистизма, всегда подозрительного в глазах филистеров.
          Занимаясь с детьми, Щусев постигал законы взрослого мира. Юношей он уже понимал, кто правит в нем бал. И чтобы состояться в этом мире, он учился нравиться - оставаясь собой. Учился добиваться своего - оставаясь зависимым. Собственную будущность связывал он в мечтах тех лет с преобразованием родного Кишинева. Его отец оставил добрую память в сердцах земляков прежде всего строительной деятельностью. Связь рукотворного и духовного обнаружилась как вещь совершенно реальная.           Стать архитектором и с размахом, в Кишиневе дотоле невиданным, продолжить дело отца, что может быть лучше!..
          По пути в Петербург на несколько дней Щусев остановился в первопрестольной. Как зачарованный, глядел на Василия Блаженного, долго не отпускала Красная площадь. Уходил - и снова возвращался.
Так нас удерживают, волнуют места, где прапамять вдруг возьмется нашептывать: дескать, был я тут... и что-то здесь еще было, не соображу - ускользает! Томишься желанием вспомнить - дополнить увиденную картину... Щусеву, как всем нам известно, впоследствии доведется кое-чем дополнить ансамбль древней площади.           Но пока путь вел "туда, где в море сфинкс глядит".

III

          Среди множества сильных впечатлений, пережитых Щусевым в первый год студенчества, сильнейшее было от картины Ильи Репина "Запорожцы".
Картина эта стала центром Выставки работ передвижников в стенах Академии художеств. Выставка всколыхнула столицу. И всколыхнула душу одного первокурсника, ибо так ярко отразились в репинском полотне мерцающие образы прапамяти, относимые Щусевым к запорожскому прошлому его рода. Эмоциональное содержание картины оказалось созвучно гоголевской повести. "Гомерический эпос", таким образом, продолжался. И ощущая свою связь с ним, Щусев черпал силы в воспроизведении фамильного мифа.
          Он теперь и в Репине видел Гомера и много проводил времени в его живописном классе. Однако Репин, отличаясь от греческого певца зоркими глазами, определил в Щусеве прежде всего архитектора. Именно зодчество должно было наделить того властью над прихотливой, словно волос, линией и циклопическими глыбами камня. Репин дал это понять юноше.
          Отныне Щусев не терял времени даже в период летних каникул. Получая от Кишиневского попечительского совета благотворительную стипендию, студентом он имел в родном городе архитектурную практику.
          В частности, строил новое здание гимназии, которую сам недавно окончил. Однако положение провинциального архитектора перестало быть вожделенным...
           "Каждый должен мечтать о своем и отстаивать свои мотивы, свои убеждения" , - заявит через десятки лет маститый зодчий, зная, о чем говорит, и конечно же, помня, сколько остроумия и решимости требовала реализация этой заповеди в бытность его в Петербурге.
          Обучаясь в мастерской Леонтия Бенуа, бывшего в своей области незаурядным дельцом, Щусев убедился, что в столице борьба за выживание требует куда большей смекалки, чем в провинции. Он ищет случая показать себя и не останавливается даже перед экстравагантными ходами. Так, в 1895 г., узнав из газеты о кончине генерала Д.П. Шубина-Поздеева, является к вдове с готовым эскизом надгробия. Ни с ней, ни с покойным знаком не был, рекомендаций не имел, однако сумел отстоять свое убеждение в том, что заказ должен быть отдан ему. На кладбище Александро-Невской лавры появилась квадратная в плане часовенка под шатром.
          Знаменательно, что столичный дебют Щусева состоялся в некрополе. Хотя в творческом плане эта работа, конечно, была ученической и вполне отвечала официозным канонам русского стиля . Важно другое. Молодому архитектору впервые удалось отозваться средствами своего искусства на идею, воплощенную ранее в строках Пушкина. В петербургском некрополе произошло рождение зодчего Щусева, самое известное произведение которого будет создано тоже в жанре некрополя - мавзолей у стены московского Кремля...
          В 1896 г. Щусев выполнил дипломный проект на тему "Барская усадьба". Это вполне заурядная эклектика в духе учивших его профессоров. Из стиля к тому времени выжали все, что можно было, историзм XIX столетия влачил свои последние сезоны. Но для дипломной работы это было как раз удобно. Минимум риска. Ведь отношение тех, от кого зависел выпускной успех Щусева, к формам, которые он подобрал для проекта, было давно определено.
          Щусев нарисовал особняк в духе французского Ренессанса и церковку, вызывающую в памяти многочисленные московские образцы конца XVII в. Пожалуй, слишком заметно старание увязать их в единый ансамбль. Более ценно то, что проект навевает ассоциации с эпохой Петра Великого. Действительно, происхождение архитектурных форм особняка близко Ж.Б. Леблону, чьи прожекты остались нереализованными, но свой аромат в петербургской атмосфере бесспорно оставили. Единство корней нарисованной Щусевым церковки с постройками Земцова и Коробова еще более очевидно.
          Практическим результатом явилась Большая золотая медаль и право на заграничную командировку.
          Щусев поступает внешне парадоксально. Вместо Европы, отправляется в Азию, в Самарканд, в составе Археологической экспедиции он исследует гробницу Тамерлана... Что это - каприз? Безусловно, нет. Просто Щусев умел понять свою творческую судьбу и имел достаточно сил, чтобы ей повиноваться.
          Повороты судьбы определялись тем, что скрывалось в душе Алексея Викторовича, в самых потаенных ее глубинах.            "Когда я обмеривал ворота мавзолея Тамерлана, который произвел на меня большое впечатление, у меня появилась любовь к архитектуре Востока. Эта любовь у меня осталась на всю жизнь" . Зодчий подтверждает, что на Восток его занесла не любовь к тамошней архитектуре. Она появится лишь на Востоке. Сильнейшим магнитом был сам мавзолей Тамерлана - величественный апофеоз тем некрополя и деспотии .
          Внутренний гений художника знает, какие труды достанутся в будущем и исподволь готовит художника к исполнению того, что судьбой предначертано.

IV

          Спустя год Щусев все-таки отправился в европейское турне. Прежде всего в Италию. Но путешествие по Италии - что как не паломничество от одной великой гробницы к другой? В заповедном мире камня и изваянных из камня людей, во Флоренции охватило Алексея Викторовича сильнейшее волнение. Ребенком ещё, рассматривая репродукции, он как-то особенно лично воспринимал творчество Микеланджело. Фигуры, рожденные его резцом, пребывают в странном, завораживающем зрителя состоянии. Эти тела еще холодны, но в глубине камня, там, что ни телом, ни камнем не назовешь, зреет розовая точка, она светится, расширяется, это точка души, способная камень наполнить телесным теплом и дать телам из камня жизнь вечную - недостижимый предмет упованья для обычных людей, чья жизнь быстротечна и чьи тела тленны.
          Помимо пробуждения , мощно звучат у Микеланджело темы смерти и деспотии , - на них столь отзывчива душа Щусева...
           В плену таком, в таком уныньи,
           С обманчивой мечтой, с душою под ударом
           Божественные образы ваять!           Трагическое мировосприятие флорентийца было родственно нашему зодчему. Но ни ваятелю, ни зодчему не облегчить души в горестном сонете. Нужны заказы, соответствующие их дарованиям. Микеланджело заказы давали герцоги и папы. Щусеву - князья и митрополиты, потом - наркомы. Воплощать мелодию индивидуальной души в формах, пригодных для служения коллективным потребностям, есть крестный путь художника. Щусеву это удалось в той мере, в какой в русской архитектуре никому больше не удавалось. Предшественником его и учителем тут был Микеланджело...
          В Петербурге Щусев устроил выставку путевых зарисовок. Побывав на ней, Репин объявил его лучшим рисовальщиком среди известных ему архитекторов. Но это был успех прошедшего. А в настоящем более актуальным было то, что среди архитекторов он - начинающий.
          В Кишиневе, под крылом благоволящих ему местных тузов он мог быть обеспечен заказами, уважением, средствами. Однако положение провинциального архитектора и гарантируемое этим положением буржуазное благополучие его теперь не прельщало. Слишком широкие горизонты открылись духовному взору Алексея Щусева...
          На Крюковом канале была снята комната за 25 рублей в месяц, со столом и прислугой. В комнате - сундук с небогатым скарбом, на стене гитара. Жена, ожидающая ребенка, отправлена к теще, он легок, подвижен. На фотоснимке того периода обращает внимание твердый блеск темных глаз, чуть выпяченная нижняя губа - признак упрямства и самоуверенности, крупные островерхие уши.
          Психологически это было трудное время. Коротает Щусев его, по собственному признанию, " шатаясь то по Академии , то по знакомым ", дабы " напомнить о себе ". Он выполняет разовые поручения именитых зодчих. Но увязнуть в их мастерских не стремится. Стать "негром" у Бенуа, Мельцера или Котова обещало приличное содержание, однако грозило утерей индивидуальности. Щусев жаждал самостоятельной работы, творческого полета, в котором разовьется его дарование. За пазухой у архитектурных мэтров во все времена легко задохнуться.
          Щусев энергично занялся общественной деятельностью, приобрел связи и опытность. Участвовал в организации 3-го Всероссийского съезда русских зодчих. С рекомендациями Бенуа и Котова вступил в петербургское общество архитекторов. Полученное за женой приданое снимало угрозу голодной смерти, и у него хватило выдержки дождаться, когда он понадобится. Профессор Г.И. Котов начал переадресовывать Щусеву заказы, браться за которые сам не решался, а полностью отвергать считал аполитичным. Это были церковные заказы.
          Но особенно дорожил Щусев в ту начальную пору своей карьеры заказами петербургскими. Не гнушался даже пустяшными. Например, будет он потом вспоминать, как выстроил в Царском Селе двухэтажный дом из брусьев от разобранной старой баржи...
          Молодой зодчий, сумевший в течение нескольких лет сделаться в Петербурге заметной фигурой, заинтересовал графа Олсуфьева, крупного сановника и сноба. Граф предложил ему перелицевать и надстроить свой фамильный особняк на Фонтанке. Уже в XVIII в. стоял на этом месте каменный дом гофмаршала Олсуфьева. В 1846 г. А.И.Штакеншнейдер дом перестроил и увеличил. Представитель нового поколения Олсуфьевых рассчитывал, что после очередной модернизации дом произведет впечатление и вызовет пересуды, лестные для самолюбия владельца. Это на редкость заманчивое предложение Щусев принял зимой 19О2 г. При виде того, как столь лакомый кусок проплыл мимо, профессора проглотили слюну.
          Вскоре оказалось, что для Щусева это было только началом. Ведь на набережной Фонтанки под номером 14 стоят два дома Олсуфьевых. Второй был построен по проекту Ф.Н. Соболевского и соединен с первым внутренними переходами в 186О-1869 гг. Щусев модернизировал в 1910 г. и этот дом. Получился прелестный мини-ансамбль, единство которого вмещает весьма разнообразные начала и, пожалуй, даже не ограничивается зданиями, к которым Щусев приложил руку, так сказать, непосредственно...           Осмотр произведений зодчества правильнее всего начинать с высоты птичьего полета. И если взглянуть таким образом на панораму левого берега Фонтанки, обнаружится, что щусевские дома оказались между двумя церковками - Симеоновской и Пантелеймоновской. Выстроены те в 173О-х гг. Стиль петербургской архитектуры первой половины XVIII столетия несомненно повлиял на решение щусевских фасадов.
          Однако пешеходом столь широкая панорама может быть воспринята лишь умозрительно. Зато прекрасно воспринимается перспектива, в которой на переднем плане ветерок играет кудрями Летнего сада, а далее видны дома графа Олсуфьева и Пантелеймоновский храм. Уникальное чувство ландшафта, будь он городской или природный, это одна из сторон дара Щусева.
          Разумеется, зодчий не ставил перед собой задачи копирования архитектуры XVIII в. Он создает тонкую стилизацию в модной для начала ХХ в. эстетике объединения "Мир искусства". Апологет этой эстетики, С.К.Маковский не без заносчивости возглашал: "Мы взяли лучшее у всех веков и народов, чтобы выразить наше новое Я, влюбленное в призрачность превзойденной природы".
          Детали домов на Фонтанке превосходны. Особенно мирискусническими выглядят изящной ковки балконные решетки и козырьки. Достойны внимания и щипцы над венчающим карнизом. Такой формы щипцы украшают шедевр петровской архитектуры - Меншиковский дворец на Васильевском острове. Потом Щусев воспроизведет их мотив в убранстве Казанского вокзала в Москве.
          Лепной герб Олсуфьевых на фасаде был выполнен в манере, напоминающей о декоративной пластике Летнего дворца Петра Великого.           Граф был в восторге. Здание, как известно, для владельца есть род костюма, а щусевские фасады явились тогда последним писком архитектурной моды. Кроме того, Щусев показал Олсуфьеву, сколь к лицу тому камзол, скроенный по фасону, введенному в обиход Петром I. Величие старой аристократии неуклонно таяло, XVIII век казался графу едва ли не веком златым. И заказчик был благодарен зодчему за чуткость, с которой тот уловил звучание ностальгических струн его души...
          Однако все, в том числе даже самое хорошее, имеет обратную сторону. Теория и практика "Мир искусства" и близких к нему архитекторов не стали исключением. Вот что писали Щусев и Иван Фомин лидеру движения А.Н.Бенуа: "Публика, научившись понимать и ценить красоту прошлого, потеряла всякий вкус к современному, стала не только недоверчиво, но и прямо враждебно относиться ко всяким новым исканиям, отрицая возможность и нужность таковых... Больше всего пострадали от этого мы, архитекторы. Те немногие наши клиенты, которые интересуются вопросами искусства... или ничего не строят, ограничиваясь покупкой для своих квартир старинной мебели и старых картин из антиквариев, или если строят, то требуют компиляций в каком-нибудь стиле: один хочет "Петровского", другой "Александровского", но непременно стилей. Создается какой-то фальшивый круг оценки красоты, из которого строго воспрещается выступать".           Тем не менее, у Алексея Викторовича все же оставались весьма широкие возможности для творческого маневра. В столице он уже зацепился, и столичная практика в финансовом смысле была чрезвычайно выгодна. Правда, - и здесь было существеннейшее для Щусева “ но ”! - развиваться она могла в основном возведением городских и загородных особняков для представителей истеблишмента, а также доходных домов. То есть в направлении светском и буржуазном.
           Гений влек Щусева в другом направлении. Художественными средствами он должен был воплощать идеи Смерти , Пробуждения , Воскресения , преобладавшие в его душе. Полнее всего эти идеи реализуются при возведении храмов, капищ, погостов. Не случайно столь нетипичные для творчества Щусева дома на Фонтанке остались в истории русской архитектуры явлением по-своему уникальным.
          Одновременно с работой над ними Щусев занимался созданием храма-памятника на Куликовом поле. Связаны эти разножанровые работы были весьма тесно...

V

           "Вот уже, братья, подули сильные ветры с моря... принесли грозные тучи на Русскую землю, из них выступают кровавые зарницы, и в них трепещут синие молнии. Быть стуку и грому великому... покрыться трупами человеческими полю Куликову, потечь кровью Непрядве-реке"...           Олсуфьев был председателем комитета по увековечению Куликовской битвы. Утвердив щусевский проект собственного дома на Фонтанке, он всецело уверовал в талант зодчего и предложил ему заняться храмом-памятником. Что могло быть для Алексея Викторовича лучше такого заказа!
          Правда, своим эскизом он членов комитета немало шокировал. Западный фасад храма предстал двумя мощными башнями и стеной между ними. На стену посажена звонничка, далее возвышался куб самой церкви. Возникала иллюзия древнерусского городка. Архитектору заметили, что башни эти в храме не к месту. Сложилась ситуация из тех, в которых позиция авторов всегда уязвимее позиции заказчиков. По счастью, Алексей Викторович был слишком умен, чтобы спорить с начальством и демонстрировать превосходство своей эрудиции. Он умел удивлять, не возмущая, и предпочитал давать объяснения, подкупающие простотой. Сказал, что башни символизируют двух иноков-богатырей, Пересвета и Ослябю, так отличившихся в битве... Довод по-своему неоспоримый, скептики руками развели - и отстали.
          Щусев отныне творил свободно. Исторический повод и характер заказа вдохновляли. Всегда волновавшие его душу идеи находили в этой работе достойное себя воплощение. Зодчий чувствовал себя артистом в силе , и это отражено тоном письма: " Что касается Куликовской церкви, то она выходит по архитектуре очень хорошо. Я изменил верх второй башни. Вместо купола - шлем... Оставить обе башни одинаковыми это ложноклассично, робко... Это не Кремлевская стена, а вход в церковь". Вроде бы нечаянно мелькнуло сравнение с Кремлевской стеной .           Небезынтересно в этой связи заметить, что Куликовский храм возводил он на Красном холме . Дальнозоркой душе художника, похоже, уж виделась с этого холма одноименная площадь .
          Подметим заодно характерную особенность щусевского архитектурного почерка. Любя создавать композиции очень устойчивые, с преобладанием симметрии, он всегда вносил в них элементы, которые исподволь симметрию нарушают. Отчасти благодаря этому его постройки производят впечатление такой простоты и естественности.
          Выстроенные им храмы пластичны до скульптурности, - и этим сопоставимы в ХХ веке более всего с творениями испанца Антонио Гауди. У Щусева это свойство архитектурного образа работает на воплощение духовной идеи Пробуждения к жизни . Его храмы антропоморфны. Так что уподобление башен на поле Куликовом двум богатырям в этом смысле оправдано.
           Мы, сам-друг, над степью в полночь стали:
           Не вернуться, не взглянуть назад.
           За Непрядвой лебеди кричали,
           И опять, опять они кричат...           В 1908 г. записал Александр Блок стихотворный цикл "На поле Куликовом". Работа Щусева над храмом была в самом разгаре. Поразительное созвучие архитектурной и поэтической версий памятника жертвам исторической битвы!..

VI

          Творческое свое кредо Алексей Викторович обнародовал в журнале "Зодчий" в 1905 г. Решительность его тона обоснована успехами в архитектурной практике. Он уже сам мэтр и обращается к коллегам наставительно: " Мы убеждены, что и архитекторам необходимо уловить и почувствовать искренность старины и подражать ей в творчестве не выкопировкой старых форм и подправлением, т.е. порчей их, а созданием новых форм... [Надлежит] творить в русском стиле свободно, запоминая только общую идею, силуэт строения и связь его с местностью и вкусом жителей"...
          Слова Щусева не претендовали на новизну - Гоголь писал о том же: "Архитектор-творец должен иметь глубокое познание во всех родах зодчества... Он должен быть всеобъемлющ, изучить и вместить в себе все бесчисленные изменения их. Но самое главное - должен изучить все в идее, а не в мелочной наружной форме и частях. Но для того чтобы изучить в идее, нужно быть ему гением и поэтом".
          В архитектуре национального направления Щусев становится бесспорным лидером. Мощный собор Почаевской лавры, лиричный комплекс Марфо-Мариинской обители, прелестная церковка в с. Натальевка Харьковской губ., патетичный мемориал на Куликовом поле - это далеко не полный перечень шедевров, cозданных им в те годы по городам и весям Империи.
          Вершиной творчества в этом жанре мог стать Троицкий собор на одноименной площади в Петербурге. Проектировал его Щусев к 21О-летию города. Однако Первая мировая война вынудила с реализацией проекта повременить. Последовавшие вслед за войной события сделали его неактуальным на еще более длительный срок.
          Троицкий храм должен был напоминать храмы Древней Руси. В частности, Щусев предполагал выполнить перекрытия по закомарам, что в силуэте всегда усиливает историко-романтическое звучание. Воспроизведенный на Петербургском острове, древнерусский мотив призван был подтвердить идею единства столицы с материковой Россией.           Шлемовидной формой куполов, длинными окнами в барабанах и пряслах, другими деталями щусевский рисунок напоминает об Успенском соборе во Владимире. Правда, верный декларируемому принципу свободного творчества, Щусев предполагал свой собор поставить на нарядный подклет в духе ХVII в.
          Судя по эскизам, зодчий искал наилучшее сочетание Троицкого собора с ансамблем Петропавловской крепости. Задача не из простых. Однако Щусев был виртуозом в решении подобных задач, и думаю, справился бы и на этот раз. К тому времени в Неве уже отражался Спасский храм Перетятковича - тоже вариация на мотивы владимирской архитектуры. Так что, по-видимому, щусевский собор мог органично войти в петербургский ансамбль, сыграть в нем свою солирующую партию.
          Любопытно, что соседствовать белокаменному храму надлежало с только что выстроенной мечетью с куполом, напоминающим самаркандские купола, к которым Щусев питал столь нежные чувства.           Вообще говоря, несостоявшееся сочетание Петропавловского собора, мечети и храма в русском стиле представляется захватывающе интересным. Вполне в духе все того же Гоголя: "Пусть в одной и той же улице возвышается и мрачное готическое, и колоссальное египетское, и проникнутое стройным размером греческое. Пусть в нем будут видны и легковыпуклый млечный купол, и религиозный бесконечный шпиц, и восточная митра, и плоская крыша итальянская, и высокая фигурная фламандская, и четырехгранная пирамида, и круглая колонна, и угловатый обелиск".
          Назначение таких сочетаний, конечно, не в том, чтобы иллюстрировать всемирную историю архитектуры, - они создают очаги вселенской духовности, ощущение которой пробуждается в душе человека архитектурными символами...
          И в конце концов Щусев все-таки вознес свои купола к петербургскому солнцу. Правда, это уже будут купола над храмом науки. Возглавив послевоенное восстановление Пулковской обсерватории, он дополнил силуэт главного здания полусферическими куполами. Похоже, Щусев вспомнил о давнем замысле Джакомо Гваренги , намеревавшегося ещё в 1780-е гг. венчать здание обсерватории тремя куполами. От инициативы Щусева шедевр брюлловской архитектуры очень выиграл.

VII

          Есть глубокий смысл в том, что первым петербургским творением Щусева стал надгробный памятник и что в том же жанре оказалось последнее его творение в дореволюционном Петербурге.
          Речь идет о памятнике А.И.Куинджи, поставленном в 1914 г. на Смоленском кладбище и перенесенном спустя полстолетия в Некрополь мастеров искусств. Так что очутился неведомо для Щусева этот памятник в той же Александро-Невской лавре, где дебютировал он часовенкой над гробом генерала Шубина-Поздеева.
          По поводу памятника Куинджи журнал "Зодчий" разразился рецензией, отмечающей, что авторы сумели "выразить характер, мощь и темперамент покойного живописца", монумент "своей изящной простотой, благородством форм и красотою пропорций останется навсегда образцом". Соавторами Щусева в этой работе стали скульптор В.А.Беклемишев и художник Н.К.Рерих - все трое учредители Общества имени А.И.Куинджи.           Бюст покойного живописца высится на фоне ниши, заполненной мозаичными цветами и храмиками, подобно виноградным гроздьям вырастающим из извивистых стеблей. Обрамлена ниша порталом, украшенным резьбой звериного стиля . На пилоны нанесены кресты дохристианского типа - архаический символ рождения всего живого из плодоносящей Земли - матери .
          Образность композиции мемориала такова, что бюст на высоком пьедестале навевает сравнение с античным символом жизненной энергии - гермом . Живописец словно возрождается, заново выходя из лона Матери - природы .
          В этом камерном произведении Щусев замечательно высказал вечные идеи творимого человеком искусства - идеи Смерти и Пробуждения к жизни...
          Петербургские мотивы присутствуют во многих проектах, выполненных Щусевым для других городов России.
          Так, например, Самарский политехнический институт должен был в плане иметь дугу, напоминающую о дуге Ассигнационного банка Дж.Гваренги. В 1913-1915 гг. Щусев строил памятник-часовню у моста через Волгу близ Свияжска. Прямоугольную в плане постройку окружала колоннада и венчала легкая ротонда под шпилем. Часовня осталась незавершенной. Архитектурой она должна была напомнить павильоны на пристани, выстроенной В.П.Стасовым в имении графа Аракчеева на Волхове.           В 1914-1916 гг. Щусев проектирует и строит железнодорожные вокзалы в провинции. Использует мотивы петровской и елизаветинской архитектур. Некоторые станции решены в неоклассическом стиле .           Петербуржцев, товарищей по "Миру искусства", пригласил он для выполнения живописного убранства Казанского вокзала в Москве. О методе работы зодчего можно судить по его записи: "Первые эскизы отделки сделал я. Затем включился приглашенный А.Бенуа ”... Впрочем, Казанский вокзал суждено было Алексею Викторовичу завершать уже в другую историческую эпоху. Вряд ли он об этом догадывался, когда начинал. Россия - Сфинкс.
          Душе художника, и только душе, дано разгадывать роковые загадки Сфинкс . Душа отвечает на них своим творчеством. Но личность художника включает в себя и менее чуткие, чем душа, составляющие. И в этом люди - и среди прочих цари и творцы - немногим отличаются друг от друга. Все слепы почти одинаково, и всё для нас словно бы внове...           В произведениях Алексея Щусева запечатлелся, словно на граммофонной пластинке, голос души их автора - героя трагедии, которой была историческая эпоха, на наших глазах ставшая мифом.

© И.Е. ГОСТЕВ, 1996 г .

 

Библиотека
Hosted by uCoz