ЗОЛОТЫЕ ВРАТА ПЕТЕРБУРГА
В определённом смысле, они появились уже в первый день строительства города и потому в праве называться ровесником Петербурга и первом его памятником. Позаимствуем подробности у анонимного автора знаменитой рукописи «О зачатии и здании… С. Петербурга», вероятного очевидца и участника происходившего 16 мая 1703 года на Луст Эйланде…
«Царское величество… изволил размерить, где быть воротам, велел пробить в землю две дыры и, вырубив две берёзы тонкие, но длинные, и вершины тех берёз свертев, а концы поставлял в пробитые дыры… на подобие ворот. И… орёл, опустясь от высоты, сел на оных воротах… По литии и окроплении ворот святою водою была третичная ис пушек пальба, и изволил вытти в оные ворота, держа орла на руке»… - В умах присутствующих, в первую очередь самого Петра, происходившее было исполнено высокого смысла. Людям начитанным, им было памятно, что римскому императору Константину, когда примеривался тот к обустройству новой столицы мира - Нового Рима, или Константинополя, место указал также орёл. Пять лет спустя, в 1708 г., Д. Трезини соорудил капитальные деревянные ворота, причём особенно постарался, чтобы выглядели они сложенными из циклопического размера камней. Ещё через 10 лет зодчий возобновил примерно тоже решение в кирпиче, после него восточные ворота фортеции по праву получили наименование Петровских. Напоминая о двух берёзках, согнутых могучими дланями Основателя, красовалась на них дата «1703», равно относившаяся к городу и воротам, - поскольку город начался с постройки ворот. А орёл присел уже навечно.
Собственноручно смастерив деревянную модель С.-Петербурга, царь даже мельчайших деталей возведения своего
парадиза
не обходил вниманием. Архитектура главных градских ворот должна полностью соответствовать вкусам Петра, а аллегорический смысл размещённой на них скульптуры отвечать его взглядам. Недаром так нахваливает их верный клеврет Петра епископ Феофан Прокопович: «врата… особенного удивления достойны суть, и за дело архитектонское велелепное, и за… изваятельное на себе изображение»!
Что касается «дела архитектонского», то, сфокусировав зрение на античность, можно увидеть прямого, хотя и отдалённого предка Петровских ворот в Арке Тита. Установленная в Риме в честь похода на Иудею, она тоже имеет один проём и по бокам две ниши для статуй. В XVI в. итальянцы возродили античный мотив триумфальной арки в новом качестве – городских ворот. Так, например, оформлены въезды в Падую, в Верону.
Присмотримся теперь к «изваятельному изображению» на втором ярусе ворот. Скульптор Г.К. Оснер и его соавтор заказчик П.А. Романов создали здесь аллегорию, полное прочтение которой, чтобы быть убедительным, требует философского обсуждения исторического контекста. Я ограничусь сегодня одним фрагментом…
В центре прямоугольного барельефа – обобщённое изображение Санкт-Петербурга: увенчанный шпилем храм возвышается над городской стеной. Занятно, что стена показана подчёркнуто каменной, рустованной – точно так светлыми блоками известняка скреплены углы кирпичных бастионов самой крепости. С трогательным усердием изобразил скульптор каменные фундаменты града, буквально каждый булыжник вырезал. Крепко, дескать, стоит: сам Пётр основал, камень! Заметим попутно, что Пётр Алексеевич потом тоже ведь лёг в основание: то, что мощи Императора покоятся здесь, принадлежит петербургской идее с момента её рождения.
В барельефе присутствует и Пётр, он указывает рукой на образ Санкт-Петербурга и напоминает обликом римского императора, безусый, в латах, в сандалиях, с голыми коленями. Обычай показывать Петра «римлянином» повёлся со времён первых успехов в Северной войне, таким его вычеканивали на медалях… Сверху, из фронтона Саваоф благословляет императора и город примерно таким жестом, каким Медный всадник осенит потом Петербург. По сути, здесь воспроизведён чрезвычайно распространенный в религиозном искусстве сюжет подношения: храма, монастыря, града. Идея его восходит, вероятно, к античности: на римских монетах вычеканены императоры, протягивающие модель храма богине – покровительнице города. Так, на мозаике в константинопольской Софии уже Христу подносят императоры Юстиниан и Константин Багрянородный миниатюрные копии самого этого храма и града в целом.
В Петербурге аналогичный сюжет был задуман и воплощён тоже в сакральном качестве. И совсем не случайно поместили его на Петровских воротах – главных вратах города. Наделять вход в город особым значением есть культурная традиция, давностью уходящая за горизонт нашего исторического видения. Вот послушаем, как пророк Исайя глаголет о конце времени:
«Разрушен опустевший город, все дома заперты, нельзя войти. Плачут о вине на улицах; помрачилась всякая радость; изгнано всякое веселие земли. В городе осталось запустение, и ворота развалились».
Теперь понятно стремление сделать ворота во всех смыслах непорушаемыми. Главные врата древних наших столиц – Киева, Владимира – «Золотые», т.е. святые. Крепки они были не одними мощными фундаментами да фортификационными ухищрениями, это «снизу», но и надвратными церквами, обеспечивающими защиту «сверху». Там, где храмов над входами в города, крепости, монастыри не было, непременно устанавливали вместо них хотя бы икону. Роль последней отведена в нашем случае барельефу, изображающему царя Петра и посвященному при этом новозаветной истории, в которой участвует апостол Пётр. Истории, кстати, весьма злободневной: апостол разоблачает шарлатана, волхвованиями заслужившего доверие народа и даже начавшего крестить, «выдавая себя за кого-то великого».
Таким образом, врата встречают нас рассказом о ярчайшем деянии апостола Петра, а за ними – освящённый его именем собор, сердце Санкт-Петербурга. Сравним с вратами Кирилло-Белозерского монастыря, одни из немногих на территории России они сохранили древнюю систему росписи. На них представлены все праздники и все святые, которым посвящены алтари монастырских церквей. Но что важнее всего: изображение престольного праздника дано точнёхонько над воротами. И это было общепринятой традицией.
Значит, иностранцы по происхождению, Трезини и Оснер, работая в российской столице, держались русской традиции. Причём не в поверхностном её воспроизведении, а в смысловой сути. Меру, в которой надлежало следовать древнему канону, устанавливал их венценосный патрон. Но это не единственный вывод, который хочется сделать, завершая сегодняшнюю прогулку… Идее Петербурга програмно свойственна ориентированность города на культурную старину России и Европы. Образованным людям XVIII века, стихотворцу Василию Тредиаковскому, например, это было понятно:
Преславный град,
что Пётр наш основал
И на красе построил
толь полезно,
Уж древним всем
он ныне равен стал,
И обитать в нём
всякому любезно
Теперь два слова о нынешнем состоянии культурной святыни… Результат «реставрации» Петровских ворот, выполненной к юбилею города, меня лично возмущает. Памятник глядит «как новенький», а это противоречит сути замысла его творцов. Выкрашен он краской, слой которой по своим химическим свойствам препятствует выходу влаги, накапливающейся внутри конструкции и разрушающей её. Зрелище статуй, покрытых краской ядовитого болотного цвета, - вдобавок с маслянистым отливом! – действует на глаза подобно струе из газового баллончика. Полосатые створки ворот принимаешь уже спокойнее, как неизбежность. Что делать, коли руководству Музея истории города этот мотив кажется верхом элегантности и исторического правдоподобия одновременно!..
Игорь ГОСТЕВ, 1996 г.
