|
Библиотека
|
ИСТОРИЧЕСКИЙ ТЕАТР АЛЕКСЕЯ ЗУБОВА
(К 310-летию со дня рождения мастера гравюры)
Знакомство с сильными мира обладает рядом бесспорных достоинств, однако не предохранит оно ни от пагубных последствий поворота исторического колеса, ни даже от бед более куда низких. Жил Алексей Зубов на Петербургской стороне, крепким домком, с семейством; он был гравёром и выполнял заказы особ первейших в столице. Отправился гравёр однажды к князю Кантемиру, и всё бы ничего, да вот «поехал через ручеёк… и в оном лошадь и коляска в грязи огрязла… незнаемо какие люди два человека напав… меня и человека моего неведомо за что били… и я, нижайший, кричал». Сбежавшиеся горожане вызволили художника из беды, налётчики скрылись.
Зубов был отпрыском известной династии иконописцев; искусству гравюры, новому для России на рубеже XVII и XVIII столетий, учил его голландец А. Шхонебек.
Царь Пётр всякое новшество постигал собственноручно. Прежде чем поручить голландцу русских учеников, он выполнил вместе с ними лист «Победа православия над магометанством», на котором запечатлел себя, попирающим босой ногой символы неверных. И как запечатлел: в лавровом венке, в одеянии из верблюжьей шкуры на манер Предтечи, с ангельскими крыльями! В общем, отвёл душу от воспоминаний о недавнем провале Азовских походов.
Оценка государем изображения любого из городских пейзажей сильно зависела от наличия в нём кораблей и точности в передаче судового снаряжения. Поэтому, когда Зубов изображает Васильевский остров, Летний сад или иной фрагмент Петербурга, на авансцене у него обычно паруса, андреевские флаги и мачты, словно лишь дополняемые церковными шпилями. Площадь воды на этих листах часто превосходит площадь суши, а кудрявые дамы от корабельных салютов есть многократно увеличенное подобие париков на головах тех, кого нынче называли бы «новыми русскими».
Звёздный час в судьбе художника наступил, когда монарху была вручена выгравированная им «Панорама Петербурга». Перед царём Зубов явился полпредом своего искусства; вниманию культурного потомства был явлен лик петровского парадиза.
Но соответствует ли образ, созданный Зубовым, реальному Петербургу XVIII века? Педантичным копиистом он не был и резал на медной доске не одно то, что уже было в городе построено, а пользовался также чертежами задуманного и оставшегося невоплощённым, что-то до фантазировал сам. В ряде случаев листы вообще были оттиснуты заранее, с опережением событий, которым были посвящены и которые происходили не совсем так, как это было изображено. Такие гравюры поясняли людям, участником чего они являются и как должны в этих обстоятельствах вести, да и как воспринимать происходящее. И те корректировали собственные впечатления от реальности по зубовским оттискам, принимали эту условность, действовали – а наиболее способные даже думали сообразно распределению ролей.
Картина свадьбы Петра I (1712 г.) напоминает фотоснимок с театрального макета. Мы видим кукольные фигурки дам с высокими причёсками и кавалеров с крохотными вилками, все на одно лицо. Только три куколки вырезаны по подобию с участниками грядущего действа: Пётр, Екатерина, Меншиков. Актёры на остальные роли словно не утверждены и словно нет уверенности, что иные фамилии не придётся вымарывать из афиши. Посажёным отцом новобрачной станет наследник престола – царевич Алексей, пасынок царицы Екатерины в следующей сцене, но уже здесь его не различить среди прочих безымянных гостей.
В 1715 г. А. Зубов и П. Пикарт гравируют «Конклюзию на случай рождения Петра Петровича». Отец новорождённого стоит на корме корабля и держит косой андреевский крест, словно готовый распять кого-то. В небесах – св. Алексей; рискуя выпасть на грешную землю, он перевешивается из-за облака, выставляет на обозрение портрет старшего сына царя, разлад с которым у Петра к тому времени уже вполне определился. Над портретом многозначительная надпись: любя рождаемого, люби рождённого. Удивительна отвага художников, решившихся давать царю такие советы! Тем более что цензурные требования к типографской продукции определены были самим Петром: «чтоб… напечатаны были к славе нашей, великого государя… а понижения б нашего царского величества превысокой чести и государства… не было».
По сути, Петра не утраивал генетический код, заложенный в старшего сына. Тут не зуб, который можно выдрать, и не вывих, поддающийся вправлению. Однако страстно любивший хирургию Пётр решил подвергнуть сына операции. Успех её оказался сопряжён со смертью: в глазах Петра Алексей избавился от недуга, лишь умерев.
Мученические гибели двух петербургских царевичей, первого и последнего, двух Алексеев, связаны единой, проходящей через ровно 200 лет нитью, и нить эта, на мой взгляд, есть один из основных нервов российской трагедии…
В 1717 г. Зубов гравирует «приветствие Царицы Екатерине Алексеевне». Среди аллегорических божеств изображена царствующая чета, с ними дети и, конечно, Меншиков. Всевышний посылает луч, который проходит сквозь венок в руке порхающей Славы и энергично брызжет в темечко Петру. За девочками-царевнами нелюбимый Алексей, скромностью осанки он походит на гувернёра. (Алексей находился в то время в бегах, однако формального отречения ещё не состоялось.) Зато младший царевич назван в восхваляющем Екатерину тексте «Пресветлейшии государь наш». Пётр Великий наклоняет скипетр к мальчику, тот дотрагивается и происходит искра, будто от трамвайной дуги. За другую ручку малыша держит сестрица Елизавета, она кокетливо помахивает веером. Дети одеты в костюмы, бывшие точной копией взрослых, и похожи, поэтому на карликов. Петруша лишь проводник заряда, он умрёт вслед за старшим братом, сгорит, не обогревшись сиянием власти. Императрицей станет Елизавета, правда ещё очень не скоро.
Возникает странное ощущение, что художник, частенько ошибавшийся в будущности иных архитектурных затей, безошибочно угадывал будущность вершителей судеб России.
Фортуна владык переменчива. В 1726-1727 гг. Зубов работает над портретами семейства Меншиковых. Кажется, новая вершина скоро будет взята светлейшим князем: дочь его наречена невестой императора Петра II, сына царевича Алексея, убитого не без участия Александра Даниловича. Но серии портретов не суждено завершится. Звезда Меншикова пала, царская невеста отправляется с опальным отцом в ссылку. На этот раз смена декораций произошла быстрее, чем предполагал художник.
Рассматривая гравюры из обширного наследия Алексея Зубова, мы делаемся зрителями одного из прошлых актов исторической драмы, в нынешнем акте, в котором сами на скромных ролях участвуем.
И.Е. ГОСТЕВ, 15.01.1994 г.
|
